Гермес касается до Протесилая жезлом.
О…
Не шевели ужасных теней… Вечно
Я с ними буду… Черви на ногах
Людей… Как пауки, и медленны и серы
Во всех углах. И серый дом… И ночь…
И ночь вокруг, как день без солнца… Губы
Беззвучные… Шаги как шорох.
Звук
Твоих речей ласкает сердце… Там бы
Меня узнал, любимый, ты иль нет?
Прийти к тебе?
Оплачь меня. Но рук
И уст моих не прикасайся больше…
Не вижу я, чуть слышу… Сладкий дух…
О дом… о мир… Побудь со мною, радость…
Но день идет… Расходится состав
Моих костей.
...
Моя Лаодамия…
Гермес снова касается до Протесилая тростью — и он становится недвижим и беззвучен.
Похоронить не дашь его, о бог?
...
Совсем дитя ты, кажется… Иль хочешь,
Чтоб, не дойдя до дерева, как тень
От ветви, он растаял… Вестник утра
Уж прокричал…
Идем, товарищ… Ты ж
Почти его слезой и возлияньем.
Вам, женщинам, отрадна и печаль,
Согретая любовью. До свиданья.
Протесилай и Гермес скрываются.
Лаодамия, Кормилица и хор.
...
Ушли… они ушли… Вот и шагов
Не слышно уж. И ты с улыбкой бледной
Уходишь, ночь, за ними… День и жизнь
Сейчас опять начнутся… О, покуда
Еще обманы живы, мрак, обвей
В чертоге мне глаза и сердце.
Дева,
Помедли выходить… Пускай Тифон,
Согрет тобой, еще отрадно дремлет.
Счастливому любовью сладок сон.
Уходит. За ней Кормилица.
Медленные движения по орхестре.
Айлинон… Айлинон… Между колонн
Тени мешаются, тая.
Черен смычок твой, о Феб-Аполлон,
Скрипка зачем золотая?
О, для чего же раздумьем, как сон,
Черным и нежным свита я?
Лучше б померкший вокруг небосклон
Молнии рвали, блистая.
Айлинон… Айлинон… между колонн
Тени мешаются, тая.
Развейтесь, косы.
Падите, росы,
Из тучи черной!
Увит цветами!
Стань лоскутами,
Вуаль узорный!
Ты ж, к изголовью
Залитой кровью
Прильнув щекою,
В тоске бесслезной
И ночью звездной
Не знай покою.
Дай ей забвенья, о Феб-Аполлон,
Думами с нею в дому я…
Айлинон… Айлинон! Между колонн
День или ночь, не пойму я…
Из левых дверей дома выходит мальчик-раб, оживленный, трудно понять радостно или печально взволнованный, он обращается к хору.
О женщины!.. Беда у нас… и срам
Неслыханный.
Ты грустно начинаешь…
Я каждый день к царице по утрам
Ношу цветы и воду, как ты знаешь.
Сегодня, роз нарвав, сперва червей
Я с листьев снял… Под осень лист узорный…
Вхожу в чертог…
Лицо себе обвей,
Коль покраснеть боишься. О позорный,
О горький вид… То и рабу тяжел…
Или в покой без спросу ты вошел?
Вот то-то нет… Я о себе ударом,
Как и всегда, царицу известил,
Но до сих пор стоял бы, верно, даром,
Когда б сам бог пути не осветил…
Оттуда луч к дверной пробился щели,
А я к лучу…
И что ж ты увидал?
Увитый жезл и розовый фиал
И не одну царицу на постели.
Гекатою клянусь: ты все солгал.
С царицею на ложе гость лежал
Как шишке мне пускай висеть на ели…
О, скольких змей лишил ты речью жал…
Иль я один… Рабыни подоспели:
Спроси рабынь, весь дом перевидал:
Увитый жезл и розовый фиал,
И не одну царицу на постели…
И город, чай, уж вести облетели.
О тяжкое сомненье! Что придумать?
Безумия припадок? Может быть,
Насилие? Но ризы Диониса?..
Она кричать бы стала… Кто же в дом
Проникнуть мог? Иль мертвые воскресли?
Просвет в тяжелой туче… Царь Акаст.
Те же и Акаст с небольшой свитой.
Он старик седой, но еще довольно бодрый. В трауре, волосы подрезаны. Вид желчный. Приходит со стороны города.
О ранние непрошеные гостьи,
Что привело вас к царскому жилью?
Позор его иль горе?.. Как огонь,
Расходится хула меж вас, но капли
Последней из фиала добродетель
В устах у женщин медленней… Увы!..
О царь Акаст!